Склон был очень крутым. Мощеная улица уходила вниз, к морю. Дома стояли один на другом.
Безветренный день переходил в вечер, становилось прохладно и пустынно. 
Знакомый путь над морем, подле старых, но свежих деревьев, давался легко, невозмутимо и безразлично. Глубоко внутрь провалились мысли, дышалось спокойно.

Знакомый всем мужчина, по привычке не снявши очков, возвращался домой. Из за уха виднелся тонко отточенный карандаш. Ноги его, едва касаясь неровного камня, летели, выбирая нужные пути. Лестница, вторая, и вот крыша родного дома. В укромном дворе, за дорогой и деревьями, ниже, чем прочие. 
Зажглись, один за другим, фонари.

Тихо, тихо вокруг. Ничто не шелохнется. Ничто.

Сам мир стал другим, другим стал и воздух, которым он дышит, и звуки, отдающие металлическим звоном. Новый день пришел, он сменил ночь просто и закономерно, как сон сменяет бодрствование. 
И снова мастер идет вверх по улицам, вверх, по свежим от росы дорожкам меж перил и сырых стен домов, которые только-только начало прогревать солнце. Он не может находиться дома, жгучее желание подталкивает его вечно стремиться вверх, на гору, в мастерскую, за закрытыми дверями которой, блистая и играя на новом солнце, переливались украшения.

Выкованные вручную из дорогих металлов, они сияли, как само утро. Тем же светом сияли и глаза мастера. Темно-золотистым, бархатным, от наполняющей его радости. Тепло разливалось по его телу даже спустя много лет, когда он, бывало сядет за работу. 

Вертя в руках карандаш, он смотрел на новый, еще не полностью доработанный эскиз кольца или браслета, и в голову ему приходили самые разные, порой смелые идеи. Он мог воплотить их все, до единой, но не хотел. Делая свою работу тихо и размеренно, он создавал вокруг себя собственный мир. Поэтому, бывало, когда заходишь в его мастерскую за заказом, то ощущаешь себя не так, как обычно. Что-то было в ней доброе, яркое, и это были не украшения, отнюдь. Это был сам воздух. Он жил. Он проникал во все уголки комнатки, где работал мастер, излучал свет, вдохновлял его.
Люди, изредка заказывающие различные предметы, могли дожидаться заказа месяцами, а могли получить свое уже на следующий день. Мастер не знал суеты.

Живя так ото дня в день, из года в год, самым ужасным казалось в один момент потерять все. Потерять любимое из дел, потерять контакт с собой, потерять любовь и надежду. Мужчина много об этом думал, много думал о том, как ужасно будет лишиться всего, чем дорожишь... 
День ото дня такие мысли посещали его все чаще. Чаще он стал вертеть в руках карандаш, уже не думая о листе перед собой. Все окружающее становилось для него уже потерянным, увядшим, не таки прекрасным. Оно больше не вдохновляло его.

Годы шли. Годы брали свое. Все тяжелее становилось мастеру всходить на гору каждое утро. Мастерская начала покрываться пылью, а вместе с ней и те идеи, которые были развеяны там некогда живым умом. 
Все реже когда-то красивый, а теперь уже стареющий, почти дряхлый, но сохранявший остатки красоты человек смотрел на звезды. Они больше не нравились ему, они больше не напоминали ему драгоценные камни. Все вокруг он считал холодным, как свет от звезды. Больно ему было прикасаться к холодному граненому камню, металлу. Наконец, не осталось в нем никаких воспоминаний о былой жизни, хотя она была в двух шагах от него.

Страшно становилось старику от мыслей, что сталось с его мастерской, с его вторым домом. Но он боялся идти в гору снова, боялся увидеть этот упадок, это отчаяние. Всякий раз он откладывал поход на следующий день, дальше и дальше. 
Однажды его нашли, просто заснувшим, заснувшим, забывшим снять очки по привычке, и не проснувшимся снова.

Мастер умер. 

Похоронная процессия, сделав круг от дома, вилась все выше и выше к небу, к вершине горы. 
Мастерская была на том же месте, так же ее оберегали в зной деревья, посаженные у фасада. Запыленные окна смотрели глухо и пусто. Но если внимательно присмотреться к этим окнам, к этим усталым и тоскливым стеклам, то можно было рассмотреть, что где-то, будто вдалеке, что- то сверкает. И непонятно, драгоценные ли это камни или причудливые вещицы переливаются, или воздух там сиял и поблескивал, как в те былые дни, когда мужчина, подталкиваемый любовью к делу, стремился на вершину горы.